Частный случай (Больной М. А., 23 лет)

Ранее в психиатрических стационарах не лечился, в поведении ничего необычного окружающие не замечали: был уравновешенным, синтонным, контактным, хорошо учился.

Наследственность психопатологически не отягощена. За три дня до госпитализации, 12.10.78, стал вдруг в грубой форме высказывать девушке, на которой собирался жениться, подозрения в ее неверности. В. течение суток не выпускал ее из своей комнаты в общежитии, требовал признания в том, что она изменяет ему со своим двоюродным братом, угрожал выбросить ее из окна. Все эти сутки почти непрерывно пил (раньше алкоголь употреблял крайне умеренно). На следующий день был вместе с ней в гостях у приятелей я там вдруг заметил, что окружающие что-то замышляют против него, стараются спровоцировать на компрометирующие высказывания.

Понял,что это делается для того, чтобы добиться его исключения из института и применения к нему репрессивных мер — с этой целью его хотят опорочить в глазах администрации института. Стал открыто высказывать свои подозрения товарищам и требовать от них объяснения, что было сочтено вначале просто следствием сильного алкогольного» опьянения.

Ближайшую после этого ночь не спал. 15.10.78 стал возбужден, тревожен, еще более подозрителен; говорил, что все окружающие его ненавидят, хотят убить, чтобы воспрепятствовать ему в деле решения ряда глобальных социальных проблем, к чему он чувствовал себя призванным приступить. Говорил о том, что для предупреждения убийства он должен сам кого-то убить.

При поступлении был беспокоен, многоречив, темп речи ускорен. В разговоре перескакивал беспорядочно с одного предмета на другой, говорило необходимости коренных социальных преобразований в масштабах страны, не мог связно изложить происшедшего за последние дни. Подозрительно расспрашивал о своих соседях по палате, пытался заглянуть в историю болезни, испытывал страх, подозревал, что госпитализирован с целью убийства.

16.10.78 начата интенсивная терапия. В 10.00 введена пробная доза галоперидола (5 мг). Затем ввиду сильного двигательного возбуждения было введено внутримышечно однократно 50 мг тизерцина. В течение следующего за этим 1/2 часа стал менее возбужден, мимика спокойнее, лег в постель. Сообщил, что чувствует себя лучше; при этом был немногословен, отвечал на вопросы неохотно.

Далее галоперидол вводился еще 4 раза по 10 мг внутримышечно — в 10.45, 11.30, 12.15 и 13.00. В течение последнего часа динамики в состоянии больного на фоне нейролептизации больше не отмечалось, и введение лекарства было приостановлено. Нарастала вялость, сонливость. В беседе говорил о том, что друзья собирались его убить, чтобы помешать ему выполнить свою миссию социального реформатора, и вдруг удивился тому, что для совершения убийства он помещен в больницу. После 13.00 крепко спал. Будучи разбужен, с трудом мог поддерживать разговор, отчет о самочувствии давал очень путанно.

На 2-й день лечения, исходя из результатов первого дня, в качестве суточной определена доза в 45 мг галоперидола. Она разделена на 4 приема и вводилась внутримышечно. На 3-й день был осуществлен переход к трехразовому внутримышечному введению с сохранением прежней суточной дозы. В течение 2-го и 3-го дня больной оставался вялым и сонливым, много лежал, дремал; продолжал высказывать идеи преследования, но сознавал, что находится в больнице, и подозревал, что болен, хотя не мог понять, чем.

На 4-й день лечения, 19.10.78, вдруг «пришел в себя»: стал осмысливать необычность происшедшего, перестал испытывать страх, понял, что его подозрения необоснованы. В этот день стал живее, активнее, резко уменьшилась сонливость. На 5-й день охотно вступал в беседу, связно излагал события последней недели. С критикой говорил об идеях преследования, но вспоминал вдруг о своих подозрениях относительно неверности девушки; не склонен был признать их необоснованными, хотя и соглашается с тем, что они, пожалуй, преувеличены. На 5 — 6-й дни лечения (20 — 21.10.78) инъекции отменены, и больной перешел к приему галоперидола перорально, причем доза была увеличена до 70 мг/cyт.